|
ГУСТОЙ ТУМАН В КАНАЛЕ — КОНТИНЕНТ ОТРЕЗАН
Вот ведь не повезло живущим на материке европейцам:
как они зависят от милости погоды.
Для ментальности англичан трудно переоценить значение
того факта, что они островитяне. Это в полной мере выражено в словах старого
герцога Джона Ганта в пьесе Шекспира «Ричард II», когда он говорит:
Противу зол и ужасов войны
Самой природой сложенная крепость,
Счастливейшего племени отчизна.
Сей мир особый, дивный сей алмаз
В серебряной оправе океана.
Который, словно замковой стеной
Иль рвом защитным ограждает остров…
(Акт 11, сцена 1. Пер. Мих. Донского)
При таком понимании Англии ее первейшая привилегия
состоит в том, что она изолирована от остальной Европы. Это давало очевидные
практические выгоды. Когда живешь на острове, границы четко определены; линии
на картах — условны, а пляжи и утесы — нет. В Англии немало мест с ярко
выраженными региональными особенностями; но всех — и жителя Манчестера, и лондонского
кокни, и сомерсетского фермера, и пивовара из Бартона на Тренте — объединяет
морская граница. Живущие по одну и другую сторону сухопутной границы мало
отличаются по характеру, поэтому живущие на материке больше отдают себе отчет в
существовании других народов и в условности того, какой у тебя паспорт. Когда
Джон Гант произносил свои слова, англичане уже присоединили Уэльс и собирались
заключить союз с Шотландией. Настоящих границ не было, и они не думали
устанавливать их, потому что это не сулило никакой выгоды. Периметр Англии
определяет море, и вследствие этого англичане выработали в себе то, что
писатель Элиас Канетти в 1960 году назвал «самым незменным национальным
чувством в мире». Вокруг море, и править нужно им: «Англичанин видит себя
капитаном корабля с небольшой группой людей на борту, вокруг него и под ним
море. Он почти один; как капитан, он во многом изолирован даже от своей
команды».
Тем не менее до XVI века англичан вряд ли можно было
назвать нацией мореходов. До этого времени все великие путешествия и открытия
совершали моряки с континента. Англичане любили землю, а море вокруг, как
отмечает Джон Гант, воспринимали скорее как крепостной ров, чем как что-либо
еще: где герои-моряки в произведениях Шекспира? Правду сказать, к тому времени,
когда он их создавал, англичане уже восприняли иную манеру поведения, которая
позволила им построить величайшую в мире империю. Но выходили они в море больше
как гангстеры: кем еще считать такую личность, как сэр Фрэнсис Дрейк Только по
мере роста богатства и амбиций англичане поняли, что море, всегда служившее им
защитой, дает еще и уникальные возможности. В сущности, Англия единственная из
крупнейших стран Европы не нуждалась в регулярной армии на случай возможного
вторжения. И если страны с сухопутными границами могли направить через них свои
армии, лишь заключив альянс или объявив войну, военно-морской флот, защищавший
Британские острова, мог отправиться куда угодно. Вверив себя морю, англичане
стали склонны видеть в остальной Европе лишь источник беспокойства, отсюда и
трения между морской и континентальной стратегиями, которые веками
присутствовали в британской оборонительной политике. Как однажды выразился
Черчилль в палате общин:
В то время как любой европейской державе приходится
прежде всего содержать огромную армию, нам, живущим на этом счастливом острове,
повезло, и мы в силу географического положения избавлены от этой двойной ноши и
можем обратить безраздельные усилия и внимание на флот. С какой стати мы должны
жертвовать игрой, в которой нас ждет несомненный выигрыш, в пользу игры, в
которой мы обречены проиграть?
И каким же впечатляющим оказался этот выигрыш! Тем,
кто мыслил как Черчилль, Английский канал казался шире Атлантики. Когда вокруг
море, до ближайшего соседа так же далеко, как и до самого удаленного торгового
партнера, оно и отделяет от ближнего соседа, и связывает с самым дальним. Для
планированного вторжения в Англию требовался целый комплекс организационных
мер, множество судов и спокойная погода: это не просто перейти границу. Кроме
того, в условиях изоляции можно было вступать в войны, заключать союзы и плести
интриги избирательно. Как только у англичан стала расти империя, до всех
уголков которой можно было добраться по морю, запутанная ситуация на
европейском континенте стала казаться чем-то неуместным. В 1866 году через
десять дней после сражения под Садовой, где прусская армия Бисмарка нанесла
сокрушительное поражение австрийцам, положив начало германской империи, политик
Дизраэли высказался в том духе, что «Англия переросла европейский континент».
Он считал, что «воздержание Англии от любого ненужного вмешательства в
европейские дела есть следствие не умаления, а усиления ее могущества. Англия
уже не просто европейская держава; она — метрополия великой морской империи… на
деле, она больше держава азиатская, чем европейская».
|