|
Похоже, случилось вот что: чем больше построением
Британской империи стало заниматься правительство, а не отдельные авантюристы,
тем более остро стала осознавать необходимость содержания англичан в «чистоте»
правящая бюрократия. По мере накопления владений за границей в стране утверждался
морализм. Для очистки английского общества от распущенности XVIII века немало
сделали в начале XIX века евангелисты, а после волны пуританства, прокатившейся
по стране в 1880-е годы, добродушная терпимость прежних дней отошла в историю.
В январе 1909 года после скандала в Кении, связанного с тем, что белый чиновник
якобы злоупотреблял официальным положением, государственный секретарь по делам
колоний лорд Кроу издал циркуляр, который стал известен как «Доклад о
нравственности» или «Циркуляр о наложнице». В этой директиве практика белых
колониальных служащих заводить местных любовниц была охарактеризована как
«весьма непристойное поведение» и, кроме того, говорилось, что:
«поощряя подобную практику, любой чиновник
администрации не может не упасть в глазах туземцев и не умалить свой авторитет…
он обязан быть примером почтительности для всех, с кем входит в контакт».
То, как относились к этому французы, составляет просто
разительный контраст. Власти в Париже заключили, что наиболее легкий и здоровый
способ решить эту проблему в их владениях в Западной Африке — поощрять временные
браки своих служащих с местными женщинами. В 1902 году директор по африканским
делам французского министерства колоний обращал внимание молодых людей,
отправляющихся на службу в тропиках, на совет некоего доктора Баро, который
считал, что при невозможности соблюдать воздержание в течение двух или более
лет безопаснее всего жениться на местной женщине. Эта мера служила французскому
чиновнику защитой от «алкоголизма или половой невоздержанности, которые так
распространены в жарких странах». С туземной женой белый получал еще одно
преимущество: он пользовался большей популярностью среди местных жителей,
которые уже не боялись, что он уведет у кого-нибудь из них жену. Приводились и
соображения в духе «реалполитик»: «Не следует забывать, что большинство
договоров, подписанных с великими негритянскими вождями, ратифицировалось
посредством женитьбы белого мужчины на одной из их дочерей». Постоянства такого
альянса не предполагалось («При возвращении во Францию молодая женщина
отсылается обратно родителям после вручения ей подарка, с которым она тут же
найдет другого мужа»), но были предсказуемы последствия таких браков.
Французское правительство выделило средства на две школы, предназначенные для
детей от смешанных браков, признавая таким образом слова этого мудрого доктора
о том, что «именно созданием расы мулатов мы без особого труда офранцузим Западную
Африку».
Лорд Кроу, который на досуге увлекался селекционным
разведением шортгорнской мясной породы скота, без сомнения, отверг бы этот
совет, как еще один пример низкого уровня морали французов. Спору нет, в Индии,
в самом большом английском владении, действительно появился целый класс смешанного
англоиндийского населения, который стали рассматривать как буфер между
правителями и «туземцами». Но в целом британская элита оправдывала для себя
существование империи некоей религиозной миссией. В 1912 году политик лорд Хью
Сесил заключил, что призвание Британии свыше в этом мире состоит в том, чтобы
«осуществлять правление огромными нецивилизованными массами людей и постепенно
выводить их на более высокий уровень жизни». Очевидное решение данной проблемы
состояло в том, что жены должны были сопровождать своих мужей, когда им давали
назначение в отдаленные уголки империи: когда мем-саиб были на месте, ставни на
окнах открывались. Как выразился один австралиец, ставший свидетелем того, что
произошло в Новой Гвинее, «вероятно, настоящая погибель для империй — это белая
женщина».
На этой стадии англичане были смертельно заражены
верой в то, что они обладают неким уникальным даром Божьим. Как писал
американский поэт-сатирик Огден Нэш,
Задумаемся — кто такие англичане?
Что еле сдерживают трепет и волненье,
как про себя задумаются сами.
Ведь англичанин — каждый убежден —
Персона, вхожая в клуб избранных персон.
Свидетельств их превосходства было хоть пруд пруди.
Британская империя была величайшей империей в мире. Управляли ею из Англии.
Следовательно, англичане стояли выше других народов. Не будь это «клуб
избранных персон», не окажись английский идеал так тесно связан с
необходимостью строительства империи, англичанам, видимо, не так тяжело было бы
смириться с понижением статуса своей страны в мире. Сам конец империи,
казалось, говорил о том, что англичанину или англичанке больше нет места в
мире.
Майкл Уортон, псевдоним Питер Простак, из «Дейли
телеграф» сидит в углу гостиной своего загородного дома, а за окном ветер шумит
в листве букингемширских березок. Начав свою колонку уже сорок лет тому назад,
он по-прежнему еженедельно посылает в газету материал для нее, далеко не тайно
подозревая, что колонку сохраняют как свидетельство целой эпохи, как некое
утешение для редеющей группы пожилых читателей, которые помнят газету того
времени, когда Англия была другой. Эта колонка, причудливая смесь новостей,
комментариев и фантазии, появляется во все более неприметных уголках газеты,
похожих на комнатушку особняка, выделенную чудаковатому престарелому
родственнику молодой четой, которая этот особняк унаследовала. Он плохо
представляет, кто в наши дни читает его колонку, если ее вообще читают. Время
от времени ему пересылает письма секретарь из высотки в районе лондонских
доков, куда сейчас изгнана газета. «В основном их пишут выжившие из ума люди.
Они считают, что я за возвращение смертной казни через повешение и телесных
наказаний. И они ненавидят ирландцев».
|