|
Но рабочие, вопреки теории Мальтуса, не желали умирать
голодной смертью и даже боролись за лучшую жизнь. Перепуганная буржуазия видела
выход только в обращении к грубой силе, к армии и полиции. Паническое состояние
умов господствующих классов Англии выражал, в частности, глава реакционных
романтиков Саути: «В настоящий момент только армия предохранит нас от самой
страшной опасности: восстания бедных против богатых».
Парламент в 1812 г. принял закон о введении смертной казни
за участие в луддитском движении. Этот чудовищный закон прошел почти без возражений
в обеих палатах парламента, и только Байрон в палате лордов произнес гневную
речь против составителей билля, которые «могут по праву считать себя достойными
преемниками того афинского законодателя, о котором говорили, что его законы
писаны не чернилами, а кровью». В «Оде авторам билля против разрушителей
станков», которую ему удалось напечатать в «Морнинг кроникл», звучит угроза
решительных действий:
Не странно ль, что если является в гости К нам голод и
слышится вопль бедняка, - За ломку машины ломаются кости И ценятся жизни
дешевле чулка? А если так было, то многие спросят: Сперва не безумцам ли шею
свернуть. Которые людям, что помощи просят, Лишь петлю на шее спешат затянуть?
Действительно, закон 1799 г. о запрещении союзов,
вмешательство полиции и войск в конфликты между рабочими и предпринимателями,
закон 1812 г. о луддитах и последовавшие за ним смертные приговоры - все это
способствовало довольно быстрому росту политического сознания рабочего класса,
тем более что в 90-е годы он активно участвовал в борьбе корреспондентских
обществ за демократизацию государственного строя. В луддитских воззваниях стали
появляться чисто политические мотивы. В то время как буржуазия примирилась со
своей ролью «младшего партнера» олигархии, рабочий класс остался единственным
носителем демократических идеалов. В одной из листовок содержался призыв к
соотечественникам «выступить с оружием в руках и сбросить ненавистное иго
глупого старика Георга III и его еще более глупого сына, их
мошенников-министров, всех дворян и тиранов. Последуем благородному примеру
храбрых граждан Парижа...». В другой листовке после аналогичного призыва
выражалось убеждение, что «нами будет управлять справедливая республика».
Между тем молодой управляющий и совладелец
бумагопрядильной фабрики в Нью-Ланарке (Шотландия) Роберт Оуэн (1771-1858)
именно в это первое десятилетие XIX в. провел убедительный социальный
эксперимент, доказавший, что сокращение рабочего дня, повышение зарплаты,
создание сносных условий труда и быта рабочих не только не подрывает устои буржуазного
господства, но даже укрепляет его и ведет к росту прибыли. В пустыне
капиталистического гнета, чудовищной нищеты, невежества, болезней, пьянства и
разврата Оуэн создал своеобразный оазис, где 2500 человек жили и трудились во
вполне удовлетворительных (по понятиям того времени) условиях. Рабочий день
здесь продолжался 10,5 часа, а не 14, как на других фабриках, рабочие имели
возможность покупать товары в фабричной лавке на 20% дешевле, чем у других
торговцев, для холостяков были организованы столовые, грязные казармы сменились
опрятными жилищами и т. д. Все эти меры не только резко повысили жизненный
уровень рабочих, но, улучшив их физическое и моральное состояние, привели к
росту производительности труда и соответственно прибылей фабрикантов.
В 1812 г. Оуэн опубликовал свой «Отчет о
нью-ланаркском предприятии», а в 1813 г. - «Новый взгляд на общество, или Опыты
о принципах выработки человеческого характера». Оба исследования произвели
сенсацию, и вскоре Оуэн стал одним из самых знаменитых людей Европы. Оуэн использовал
свой ныо-ленаркский опыт, чтобы опровергнуть лженаучную теорию Мальтуса. По
сравнению с невежественным и управляемым дурным правительством народом разумный
и трудолюбивый народ может произвести неизмеримо больше пропитания на том же
отрезке земли, доказывает Оуэн: «Это такое же отношение, как единица к
бесконечности». Находясь в самой гуще промышленного переворота, являясь одним
из «капитанов промышленности», Оуэн глубоко верил в неисчерпаемые возможности
научного и технического прогресса, в том числе - в сельском хозяйстве. Его
хвалили в прессе и в речах, к нему в Нью-Ленарк ездили паломники из буржуазии и
аристократии, в том числе такой высокопоставленный посетитель, как российский
император Александр I, но никто из фабрикантов не намеревался следовать примеру
Оуэна.
Ни в социальных, ни в политических вопросах английский
буржуа не склонен был к радикальным решениям. Политический радикализм находил
опору только в низах народа, среди рабочих, ремесленников, мелкой буржуазии.
Наиболее выдающимся идеологом и вождем радикальных
элементов был человек, оставивший значительный след не только в истории политической
борьбы первой трети XIX в., но и в истории английской культуры - Уильям Коббет
(1762-1835); В 1802 г. Коббет основал газету «Уикли политикл реджистер»,
которая вскоре стала главным органом радикальной оппозиции всему
олигархическому режиму. Коббет в равной степени враждебно относился и к торийским
министрам, и к вигскому показному либерализму. Подобно Оуэну, он призывал
правительство принять меры для улучшения положения рабочих. Но - в отличие от
Оуэна - он ненавидел фабричную промышленность, не верил в то, что технический
прогресс может принести счастье народу. В этом смысле он более непосредственно,
чем ранний Оуэн, выражал взгляды большинства трудящегося населения. Разоряемый
фермер старался удержаться на своем клочке земли и видел в городе источник всех
бед. Так же был настроен и ремесленник, которому не под силу было конкурировать
с фабрикой. Большинство рабочих, изнывающих под бременем фабричной дисциплины,
запертых в тесные казармы или городские трущобы, мечтали о возвращении в
деревню и склонны были идеализировать свою нищенскую жизнь на лоне природы.
Точно так же и Коббет ненавидел городские скопища домов и беспочвенно мечтал о
возврате к деревенскому быту. Его взгляды развивались в общем русле романтизма,
однако, в отличие от реакционных романтиков, Коббет отнюдь не склонен был
мириться с политической реакцией и господством олигархии. Он рекомендовал и
рабочему классу сосредоточить усилия на политической борьбе, имея в виду достижение
подлинного народоправства, основанного на всеобщем избирательном праве и
демократизации парламента. Глубокое противоречие мировоззрения Коббета, которое
лишь отражало противоречивость положения и мышления мелкой буржуазии и
незрелость пролетарского движения, подчеркивал Маркс: «Он был одновременно и
самым консервативным и самым радикальным человеком в Великобритании - чистейшим
воплощением старой Англии и наиболее смелым провозвестником молодой Англии».
Плоть от плоти английского народа, Коббет внес в
английскую литературу, прежде всего в литературный язык, истинно народную
струю. Реакционные романтики пытались вносить народную лексику в свою поэзию,
но это в большинстве случаев оказывалось лишь салонной стилизацией «под народ».
Коббет же писал точным, простым, подлинно народным языком. Недаром Маркс в
середине XIX в. считал, что как писатель Коббет остается непревзойденным.
Положение молодого рабочего класса Великобритании, его
сопротивление экономическому и политическому гнету, его ненависть к установленному
порядку вещей не только привлекали внимание идеологов к великим социальным
сдвигам эпохи, давая толчок развитию политического радикализма, но и оказали
решающее воздействие на формирование элементов демократической и
социалистической культуры. Страстный протест революционных романтиков не только
против политического и идеологического гнета олигархии, но и против буржуазной
действительности с ее эгоизмом, стяжательством, разобщением людей, вторжением
торгашества в самые сокровенные человеческие отношения мог возникнуть лишь под
влиянием тех социальных сил, которые уже втягивались в борьбу против
капитализма. Поэтому революционный романтизм, возникший еще в 90-х годах XVIII
в., в начале XIX в. превратился в главное направление прогрессивной культуры,
включающее в себя не только общедемократические, но и - в высших своих проявлениях
- социалистические элементы.
В той или иной степени революционный романтизм
противопоставил себя не только реакционному романтизму, но и классицизму,
который вплоть до начала XIX в. господствовал и в театре, и в живописи, и в
архитектуре, и во многих других сферах культуры. Спокойствие и гармоничность
классицистских архитектурных форм, парадность и обобщенность классицистского
портрета, величественность, рассудочность и монументальность классицистских
канонов актерского мастерства - все это воспевало прочность, незыблемость
господствующего правопорядка. Низвергнуть этот эстетический кодекс, выразить в
художественном творчестве стихийный протест масс, ту ярость отчаяния, которая
заставляла луддитов жечь, ломать, крушить собственность буржуа, бить в набат по
поводу невиданных социальных бедствий, предстать перед народом во всей
противоречивости метаний разума и чувства - это значило нанести мощный
идеологический удар по силам реакции, содействовать пробуждению к борьбе все
более широких слоев народа.
Буржуазная Англия быстро богатела и стремилась как
можно солиднее и комфортабельнее устроиться в этом удобном для нее мире.
Рабочих она расселяла в бесформенных коттеджах, состоявших из кухни и
единственной комнаты, где в невероятной скученности ютились все поколения
рабочей семьи, либо в мрачных доходных домах, размещавшихся на лишенных зелени
городских окраинах. Для себя буржуа возводили дома или целые кварталы в Лондоне
и других городах; следуя примеру знати, они требовали от архитекторов солидных
построек в духе классицизма. В начале XIX в. архитектор Д. Нэш возвел немало
подобных зданий. В то же время стремление поразить богатством привело к
появлению в городах и, особенно, в усадьбах разностильных строений,
соответствующих капризным вкусам их владельцев. Под несомненным влиянием
реакционно-романтических тенденций возникли попытки имитировать замковую
архитектуру средневековья, готический стиль и даже различные восточные стили,
произвольно истолкованные владельцами усадеб и архитекторами. Отрыв от
национальной, народной архитектурной традиции, стремление окружить себя
атмосферой средневековья либо далекой от жизни экзотикой, замкнуться в своем
жилище или усадьбе от острейших социальных проблем эпохи - такова подоплека
этих тенденций в архитектуре.
Отнюдь не случайно в начале XIX в. начинает клониться
к упадку английская школа портрета, принесшая во второй половине XVIII в.
всемирную славу английскому искусству. Подлинную славу английского искусства
этого периода составил пейзаж.
Это объяснялось, конечно, не только стремлением
освободиться от тирании индивидуального заказчика. Любовь к природе, мечта об
уходящем, исчезающем в условиях промышленного переворота сельском ландшафте
была своеобразной формой протеста против бездушного буржуазного города. В
расцвете пейзажной живописи сказалось и то трепетное отношение к природе,
которое вызвано романтическим отрицанием голой рассудочности, «культа разума»:
ведь в практической буржуазной Англии начала века этот разум обернулся
холодно-эгоистическим расчетом дельца и мальтузианским человеконенавистничеством.
Чопорность, ханжество, механическое бытие буржуа-стяжателя - как было
преодолеть его, если не в общении с вечной природой? Не в ней ли, в природе,
подлинная свобода и гармония, которой, увы, не найти в раздираемом
противоречиями обществе?
|