|
Над Куррагом плыли золотые облака. Блестела ограда
ипподрома. Свет создавал ощущение пространства, полета. По широкой дороге
двигались двуколки в облаках пыли. По зеленой равнине непринужденно и легко
скакали всадники и всадницы и маленькие дети в вельветовых костюмчиках верхом
на пухлых пони. Возле белой ограды вырос небольшой палаточный городок. Пахло
горящими дровами и дерном. Чувствовался запах мятой травы. Я видел убогие
тележки лудильщиков, обвешанные кастрюлями и сковородами. В ларьках сверкали
бутылки с желтым лимонадом, бросались в глаза пестрые пирожные. Народ толпился
у палаток, где мужчины пропускали стаканчик портера или ирландского виски. Были
здесь и прилавки, уставленные жареными свиными ножками. Выглядели они так же
ужасно, как заливные угри у кокни. Я приметил круглые столики: там ставили
деньги на лошадей. Слышны были крики букмекеров, гомон голосов тысяч мужчин и
женщин. Солнечный свет, отражаясь от предметов, зажигал искры; краски,
сливаясь, превращались в прекрасный, сияющий ковер. Типичная картина всех скачек.
Скачки в Ирландии, похоже, привлекают эксцентричных
персонажей со всей округи. Ирландия — страна ярких индивидуальностей. Такой
была и Англия в восемнадцатом и девятнадцатом веках, пока на жизнь не повлияла
стандартизация. Единственными персонажами прошлых времен можно считать старых
фермеров и рабочих из глухих уголков. Они скоро уйдут, и на смену им явятся их
сыновья, которые и выглядят, и думают одинаково. Пользуются рекламируемыми
бритвами, читают одни и те же газеты, слушают приемники. Индивидуальность
ирландской толпы стимулирует. Она полна жизни. Оригинальна. В ней есть
хогартовская грубоватая основательность.
Старая женщина со свалявшимися седыми волосами
выпростала из шали руку и попросила милостыню. Голос был жалобен и слаб, словно
свет, струящийся в витражное церковное окно. Когда я дал ей монету, она излила
на меня слова благодарности. Ирландские нищие по-настоящему благодарны дающему,
и их слова греют душу. Она пошла к ларьку и постучала по мокрому прилавку
монетой.
— Стакан виски, пожалуйста…
Бармен посмотрел на нее с неодобрением:
— Разве я не говорил тебе, Бриджет О’Брайен, что
если будешь пить, полиция придет к тебе и запрет, как они уже запирала в
Панчестауне?
— Полиция! — воскликнула она, оставив свою
позу Мадонны и оскалив зубы. — Полиция! — Женщина яростно перегнулась
через прилавок.
Слово «полиция», похоже, приводило ее в ярость.
— А ну, приведи их ко мне! — закричала она,
зайдясь от гнева. — Нет на свете полицейского, который посмеет тронуть
меня своими грязными лапами. Давай, приведи!
Она приняла позу воина, готового к сражению.
— Да ладно, успокойся, — примирительно
сказал бармен. — У меня нет для тебя виски.
— К черту полицию! — закричала Бриджет,
превратившись в настоящую фурию. — К черту всех! Это говорю я, О’Брайен!
Она покачала головой и погрузилась в адскую пучину
горя, которое, по видимости, разделяла с душами всех О’Брайенов. Подняла полные
слез глаза. Это было лицо оскорбленной аристократки.
— Ох, тяжко быть бедной старой женщиной. Да
ладно, налей один стаканчик, и я тебя больше сегодня не побеспокою. — Она
посмотрела на бармена так, словно увидела его впервые, и обнаружила в нем
что-то невероятное. — Неужели красивый, светский молодой человек, такой,
как ты, может прогнать старую женщину? Ведь она не просит больше того, за что
может заплатить…
|